Есть вопрос?
Календарь событий
Новые поступления
Вы здесь: Главная 
Деятельность Краеведение Литературное краеведение Первая литературная студия при газете "Чусовской рабочий" Реутов И.Т. "Не сломили"
Деятельность Краеведение Литературное краеведение Первая литературная студия при газете "Чусовской рабочий" Реутов И.Т. "Не сломили"Утомленные беспрерывными боями, голодные, мучаясь от холода, бойцы 21 Мусульманского полка, отряды тагильских металлургов, екатеринбургских железнодорожников, бойцы Крестьянского полка и отряд чусовских рабочих зацепились за последний рубеж, чтобы дать возможность отправить все составы со станции Чусовская. Одним за другим уходили эшелоны, груженные имуществом завода, машинами, деталями, материалом, имуществом железнодорожного узла и жителями, которые не хотели оставаться у Колчака.
Вот, кажется, отправлен в сторону Перми последний эшелон. С облегчением вздохнули товарищи, руководящие эвакуацией, когда состав прошел по железнодорожному мосту и скрылся в выемке, а потом дал прощальный свисток за Камасино. И вдруг…состав снова показался на железнодорожном мосту через Чусовую.
— Беляки отрезали путь на Пермь. Они уже заняли Калино…— доложил начальник эшелона.
Для отступления оставался один путь — на Кизел. На станции началась перестрелка. Не успел состав дойти до разъезда, а Чусовской завод уже был занят белыми. Над поселком повисла жуткая тишина…
1
— Нужно пройти в сторону реки Чусовой, а потом разведать путь на Пермь, —приказал командир Лысьвенского полка. — Тарбеев, назначаю тебя старшим.
— Есть быть старшим! — лихо отозвался высокий, молодой, с поседевшим от мороза чубом, боец. — Братва, слушай мою команду!...
— Постой, постой! — остановил Тарбеева командир. — Не торопись в пекло раньше батьки. — И он стал показывать по карте, куда идти, объяснил, какие меры принимать при встрече с противником.
Выйдя на реку, бойцы узнали, что путь на Пермь отрезан — Чусовсике Городки заняты белыми. Решили вернуться, догонять своих, но наткнулись на крупное подразделение колчаковцев.
Только двоим удалось было вырваться из кольца — Тарбееву и девятнадцатилетнему Петру Волошину. Когда погибли все товарищи, Тарбеев процедил сквозь зубы:
— Выбегай, я прикрою!
Волошин проскочил к опушке, и густеющая темнота надвигавшегося вечера скрыла его. Александр приподнялся, бросил последнюю гранату и кинулся за Петром.
Но недалеко ушел молодой товарищ Тарбеева: срезала шальная пуля паренька.
— Эх, гады! — с болью выдавил Тарбеев и опустился рядом с другом, с которым в течение двух месяцев непрерывных боев делил последний кусок хлеба. Потом достал его документы, бумаги какие-то, что-то завязанное в носовом платке, вытряхнул из подсумка патроны и сунул все себе в карман. Провел рукой по остывающему лицу Петра и, взяв его винтовку, зашагал в сторону реки.
Ночь надвигалась темная и морозная, но Александр не замечал, кажется, ни того ни другого. Не услышит уже более он заразительного смеха Николая, не придется более ругать Сеньку, не будет играть на нервах Ванька со своими вздохами: «Эх, где-то моя Ниночка!»
— Чего и меня не пригвоздило вместе с ними!... Стыдно даже! — вслух пробубнил Тарбеев и пошел еще быстрее, с трудом вытаскивая ноги из глубокого снега.
Но вот он выбрался на лесную тропу. Постоял, послушал и пробежал бегом сажен двести. Ноги согрелись. Впереди показался просвет. Александр понял, что вышел на реку Чусовую. Но куда идти дальше? Кто в прибрежных деревнях? Не стоят ли заставы колчаковцев на опушке?
Осторожно вышел на берег. Вверх по течению реки виднелась какая-то деревня. Ни одного огонька в ней, хотя еще не поздно. «Вереино, что ли?» — подумал Тарбеев и начал высчитывать, сколько от него верст до завода.
2
Молодой прокатчик Александр Тарбеев Февральскую революцию встретил как-то безразлично. Работал он в ночную, когда пришли в цех большевики Кощеев и Марков и зачитали телеграмму о свержении самодержавия. Рабочие кричали, поздравляли друг друга, а Тарбеев только сказал:
— Жаль, браги теперь нигде не достанешь, чтобы спрыснуть такое дело.
Стоящий рядом с ним пожилой вальцовщик с сожалением покачал головой:
— Эх, Сашка, Сашка!
Но через два дня революция захватила, кажется, и его. Ему сказали, что пойдут разоружать полицию, и Александр три раза бегал в механический цех к Кощееву, просил слесаря, чтобы его взяли «расправляться с фараонами».
Тарбеев никогда не проходил мимо полицейских, чтобы не обругать их «фараонами», «крючками», «селедками». Выпившего «для храбрости» парня не раз садили в каталажку, составляли на него протоколы для привлечения к судебной ответственности, но ни разу не судили.
Был в этом свой тонкий расчет. Пусть пьянствует, пусть буйствует, лишь бы «политикой» не занимался. Бродил в парне протест, а куда приложить силы — не знал, не понимал еще азбуки политической борьбы.
После разоружения полицейских и отправки их в Пермь Тарбеев снова стал безучастным к событиям, развивавшимся на заводе. Снова стали видеть его расхаживающим по улицам с двухрядкой и горланящего песни, снова пошли слухи, что Тарбеев хулиганит.
В один из июльских вечеров встретил его Александр Александрович Кощеев, член партии с двенадцатого года, один из руководителей чусовских большевиков. Кощеев был одним из немногих, кого Тарбеев слушал и уважал.
— А ну-ка, друг, садись рядком да поговорим ладком — сказал Кощеев, усаживая молодого парня рядом с собой.
— Ты чем опять занялся? В стороне хочешь стоять и смотреть, как для тебя хорошую жизнь будут завоевывать? Как буржуй, любишь загребать жар чужими руками?
Александр не находил ответа этому маленькому, щупленькому человеку, пользующемуся большим авторитетом у рабочих.
— Чего молчишь?
— А чего я должен делать? — пробурчал Тарбеев.
— Не знаешь, что делать? — как бы удивился Александр Александрович. — то ты и хулиганишь, что не знаешь, чем тебе заняться! Выходит, все еще не понимаешь, что своим поведение позоришь нас, рабочих. Слыхал, что говорят здешние буржуи?
Тарбеев молчал.
— Они говорят, что большевики поставят хулиганов и пьяниц, вроде Сашки Тарбеева, и начнут править государством, пропивать его. Гляди, до чего ты дожил.
Долго сидели они на скамейке.
И после этого вечера Тарбеева часто стали видеть в компании признанных вожаков молодежи завода — Лукоянова, Михаила Сивкова, Токарева, Климова. А в конце сентября Александр начал появляться в штабе боевой дружины, именовавшейся уже тогда Красной гвардией.
Ни одного занятия в дружине не пропускал Александр, с охотой шел на любое дежурство, чище его никто не содержал винтовку.
Когда же в Чусовом получили сообщение о восстании чехословацкого корпуса, когда все члены большевистской партии и молодежной организации вступали в ряды Красной гвардии, когда рабочие, приходя к станкам, рядом ставили винтовки, Александр Тарбеев сделался лучшим агитатором. Никто не умел так страстно призывать молодежь в ряды защитников Советской власти, как это делал он.
В мае была сформирована из рабочих Чусовского завода Первая Коммунистическая добровольческая рота для борьбы с чехословаками, за ней — вторая. С первой ротой Александр уехал под Челябинск, где испытал горечь поражения и отступления. Тарбеев после этого оказался в Лысьвенском полку, на Лысьвенском фронте, и пробыл в нем до того момента, пока не вырвался в одиночку из окружения.
3
Через три дня после прихода колчаковцев жители Чусовского завода читали на столбах и заборах объявления, в которых полковник Киселев, именовавшийся начальником следственной комиссии, приказывал явиться в комендатуру и зарегистрироваться всем большевикам, красноармейцам и всем лицам, у кого родственники служили в Красной Армии. Киселев предупреждал тех, кто не выполнит данное распоряжение, что они будут расстреляны.
Прочитал такое объявление и Александр Тарбеев. Он нашел себе убежище в одной из углевыжигательных печей, домой не показывался, даже отцу не давал о себе весточки. Но с некоторыми своими друзьями он связался. Теперь Александр был занят розыском большевиков, которые не смогли эвакуироваться и прятались в лесах. Тарбеев узнал, что скрываются фельдшер Владимир Лямин, Александр Першаков и другие. Нужно было их найти.
— Хм, «расстреляны»… — проговорил Александр, отходя от столба с объявлением. —«Расстреляны»… Я вам покажу, гады, как расстреливать.
Прошло две недели. По Чусовому пошли слухи, что кто-то ловит белогвардейских офицеров и спускает их под лед; кто-то взорвал на станции состав и пытался подорвать мост. На днях бросили гранату в ограду дома, в котором жил полковник Киселев.
Этого полковника жители в разговорах между собой называли зверем. Киселев превратил дом следственной комиссии в застенок, где ручьями лилась кровь ни в чем не повинных людей. Почти открыто ежедневно производились расстрелы или во дворе комиссии, или на кладбище в логу.
Но с каждым днем в души изуверов все больше проникал страх. Акты мести палачам следовали один за другим.
Через месяц белые стали называть фамилию Трабеева…
Однажды каратели захватили группу рабочих, считавшихся по донесениям предателей активистами. Среди них были и большевики. Готовилась очередная кровавая расправа.
4
Февральская вьюга к ночи становилась все злее. Ветер с воем поднимал с земли снег и гнал его с бешеной скоростью. Пригибаясь и закрывая лица от колючего снега, из лесу вышла группа вооруженных людей. Впереди шел, прокладывая дорогу, высокий молодой рабочий в коротком полупальто и шапке-ушанке. За плечами у него была винтовка, повешенная вниз стволом. Трудно было сказать, какими ориентирами пользовался он в такую метель, но вел маленький отряд уверенно.
Кончился лес. Вышли на вершину горы. Впереди крутой спуск, а внизу — улицы поселка.
— Передохнем малость, ребята, — сказал идущий впереди Тарбеев. — Иван, —обратился он к высокому пареньку в красноармейской шинели, — ты, значит, действуй, как договаривались. Только успеем ли мы вызволить мужиков, может, расправились уже с ними…
В голосе Александра слышалась тревога. Тот, кого он назвал Иваном, как бы успокаивая, сказал:
— Едва ли успели. Ведь только позавчера арестовали. Не натешились, поди, еще.
— Так-то оно так, но Киселев не считает дни, ему, паразиту, кровь нужна. Никифор не от себя ведь придумал, что сегодня наутре должны их расстрелять. Эх, только бы успеть!
— Ну, ладно, я пойду, — сказал Иван и поднялся. — На, Сашка, еще гранату. Тебе она больше потребуется.
Трое вооруженных двинулись за Иваном. Через минуту они словно растворились в темноте и снежном вихре. Проводив друзей, Александр подозвал двух молодых пареньков, одним из них был телеграфист станции Чусовская Василий Жолобов. У него за плечами, кроме винтовки, висели «когти» для лазания по столбам.
— Кройте и вы, да осторожнее! Постарайтесь сразу перерезать провода и в казармах, и в комендатуре. Да телефон не забудьте.
Проводив и этих, Александр повел горсточку храбрецов туда, где мерцали огоньки окон комендатуры и белогвардейского застенка. Спустившись с горы, группа Тарбеева прошла по огородам и вышла на главную улицу, которая ныне носит имя Ленина. Бойцы залегли в канаве напротив здания комендатуры, в подвале которого сидели те, кого решено было освободить.
Свет в окопах тревожно мигнул и погас.
— Пошли, товарищи! — поднялся Александр.
Каждый знал, что делать. Недаром накануне проводили репетицию. Первым полз через дорогу Тарбеев. Вот он одним прыжком доскочил к часовому у ворот. Белогвардеец, не издав даже стона, рухнул на снег. Двое бойцов оттащили его в сторону, а Александр кинулся во двор.
Нападение было так неожиданно и стремительно, что стоявший у входа в подвал колчаковец не успел подать сигнал. Александр с двумя товарищами ворвался в подвал. Вот и камеры. На громкий шепот Александра: «Выходи скорее, товарищи!» — ответили тихим стоном. Тарбеев зажег спичку и увидел страшную картину. На полу лежало четверо окровавленных людей. Двое лежали на нарах без признаков жизни. В таком же состоянии были узники и в других камерах.
Из тринадцати арестованных лишь пятеро могли самостоятельно двигаться. Только вывели освобожденных за ворота, а двоих вынесли, как из комендатуры вышла группа солдат. «Смена караула», — подумал Александр.
— Вася! Сюда! — крикнул он Жолобову, оставленному для наблюдения за крыльцом и главным выходом из комендатуры.
Тарбеев перескочил канаву и залег. Подбежал Василий. С крыльца комендатуры застрочил пулемет, пули засвистели над головами. В это время в воротах замелькали тени белогвардейцев. Пригибаясь к земле, они побежали в ту сторону, куда уводили освобожденных.
Тарбеев метнул гранату. Взрыв последовал почти тотчас же. Уцелевшие колчаковцы кинулись обратно к воротам, но громкий и властный голос, остановил их. Александру даже жарко стало. Он узнал голос Киселева и рванулся было вперед, но Василий удержал его.
— Сашка, обходят! — крикнул он.
— Живьем задумали взять! Не выйдет!.. — Александр снова метнул гранату.
Хотел бросить и Василий, но тело его медленно сунулось в снег. Граната разорвалась под боком.
— Вася, отходи! — тряхнул Тарбеев друга.
— Со мной все…— прохрипел Василий.
Александр попытался тащить друга, но что-то больно ударило по голове. Он потерял сознание…
5
Очнулся он с мыслью сбросить с себя тяжесть, но почувствовал во всем теле, а особенно в голове, сильную боль. Пощупал затылок. «Кровь! Откуда?... Ранили, что ли?.. А почему нет ветра и… снега?..»
Приподнялся. Закружилась голова. От слабости не мог удержаться на локте. «Что со мной? Где я?» стал осматриваться. И вдруг сознание, словно вспышка молнии, пронзила мысль: «Подвал! Живьем взяли, гады!» Александр сжал кулаки и долго лежал с закрытыми глазами, силясь понять, как это получилось.
Он не боялся смерти, но и расставаться с жизнью в двадцать лет не хотелось. Ведь настоящая жизнь у него началась совсем недавно — в тот день, когда ему выдали в штабе Красной гвардии винтовку. Прожитое до революции не хотелось вспоминать…
Начальник следственной комиссии полковник Киселев вошел в свой кабинет нетвердой, торопливой походкой. Не раздеваясь, направился к тумбочке, достал из нее бутылку, налил стакан и выпил залпом. Не улеглось еще бешенство, вызванное происшествием прошлой ночи. Налет на комендатуру и освобождение арестованных были самой большой неприятностью из всех, какие сыпались на его голову за последние дни. Чем же он объяснит начальству такой позор? Все время сообщал, что у него все спокойно…
Постучал в настольный звонок.
— Привести захваченного ночью, — распорядился полковник.
Через десять минут ввели Александра. Он остановился у порога, стал рассматривать полковника.
— Садись! — показал Киселев на стул у стола и сам опустился в кресло. — Большевик?
Александр молчал, соображая что сказать.
— Большевик? — повысив голос, спросил Киселев вторично.
— Большевик! — твердо ответил Александр. — Только не совсем еще настоящий. Поучиться надо малость.
— Рабочий?
— Да!
— Фамилия? — сверлил глазами Киселев.
Тарбеев усмехнулся.
— Фамилия? — рявкнул Киселев.
— Меня девка родила.
— Фа-ми-лия! — взревел полковник и ударил Александра по лицу.
Тарбеев вскочил и кинулся было на Киселева, но страшный удар повалил его снова на стул.
— Я научу тебя быть почтительным, мерзавец! А ну-ка, всыпьте этому большевистскому ублюдку по первое число, — приказал Киселев солдатам.
Солдат с лампасам на штанах шагнул к Александру, тот попятился:
— Но-но! — предупреждающе повторил он.
Но рванулся к нему второй солдат и сбил с ног. Началось избиение.
— Скажи, где скрывается Тарбеев. Скажешь, немедленно освобожу, как только приведут этого бандита; награду выдам и жить будешь вот так! — провел полковник ребром ладони по горлу.
Тарбеев посмотрел на него тяжелым взглядом и процедил сквозь зубы:
— Большевики народ не продают и сами не продаются…
И опять началось избиение молодого рабочего, готовящегося стать большевиком.
— Господин начальник, он, кажись, того… Кабы душу не вытрясти, — сказал один из солдат, обливаясь потом.
Когда полуживого Александра потащили в подвал, Киселев погрозил ему кулаком:
— Заговоришь! Не с такими справлялся!
Очнулся Александр в той же камере. Рядом с ним на нарах лежали четверо рабочих. Все знакомые.
— За что вас, мужики?
— Не знаем, — ответили враз двое. — А тебя за что так разукрасили. Чей ты?
Александр понял, что его не узнают.
— Кто ты? — спросил лежащий рядом с Александром.
Но Тарбеев не отвечал, и в камере наступила тишина.
Дотемна пролежал он ни с кем не разговаривая. Уже поздно вечером принесли ему кусок хлеба и в котелке похлебки. Есть Александр не мог, сильно болели поврежденные зубы. Выпив похлебку, сел на нары.
— Ну, мужики, хорошая власть сибирского правителя? Ишь, как любят нашего брата, жратву даже приносят и хоромы какие предоставили, — Тарбеев обвел рукой камеру. —Живи и радуйся.
— Сашка Тарбеев славно расправляется с ними, — сказал самый старший из арестованных, прокатчик Кусов.
Александр посмотрел на него и усмехнулся. Хотел сказать что-то, да заскрежетала дверь и в камеру вошел солдат.
— На допрос! — махнул он рукой, глядя на Тарбеева.
6
— Ну, будешь рассказывать? — встретил полковник Александра.
— Не о чем мне с тобой рассусоливать.
— Заставлю! — стукнул по столу кулаком Киселев.
— Большевики — народ не трусливый, а я теперь хочу настоящим большевиком быть.
Киселев перегнулся через стол и ударил Александра по зубам.
Из груди парня вырвался стон. Глаза его сузились. Схватив со стола массивное пресс-папье, он ударил им полковника по голове. Тот вскрикнул, и в кабинет влетели те же солдаты-верзилы. Киселев сбегал куда-то, перевязал голову. Приказал принести скамейку.
Александра схватили, повалили на скамейку, сорвали рубашку. Киселев начал рвать плетью его спину. С каждым ударом боль становилась все сильнее и сильнее. Александр боялся, что не выдержит и крикнет. Но вот сил уже не хватало, и Тарбеев решил сказать, кто он. «Может, скорее прикончит».
— Бей, Тарбеев выдержит… Моли своих богов, что не попал ко мне раньше, чем я к тебе…
— Кто выдержит? — не донеся плети до спины, крикнул полковник.
— Я… Тарбеев… Добивай, гад! — и Александр плюнул в лицо Киселева…
Когда Тарбеева внесли в камеру, в ней сидели только двое прокатчиков. В дрожь бросило их, когда увидели спину молодого парня. Они уложили его, напоили водой. Александр начал бредить:
— А солнце-то как хорошо светит! Видишь, Нюра? Видишь? А? Ты не ругай мня, Нюра… Шибко люблю!.. смелости не хватало сказать…
Прошло пять дней. За это время раны на спине Александра немного зажили, спала и опухоль.
— Ну, хоть убей, а не узнал бы я тебя тогда. Совсем ведь не походил на себя.
— Товарищ Кусов, я отсюда уже не выйду, так ты передай, что я хоть и мало, но все же сделал…
— Брось ты, Сашка, ерунду городить! Зачем они тебя расстреляют?
— Эх ты, товарищ Кусов, товарищ Кусов! Я ведь уже не тот Тарбеев. Другим стал, и теперь понимаю кое-что, - Александр тяжело вздохнул. - Жаль, мало, конечно, пожил. А расстрелять меня или сегодня, или завтра расстреляют… Ты говоришь, Васю расстреляли? Умирающего и расстреляли… Ведь это нелюди.
Заскрежетали двери, и на пороге появились солдат и офицер.
— Товарищ Кусов, убьют, посади на моей могиле елочку, любил я их… Что, гады, за мной пришли?
***
В июне 1919 года чусовляне встречали части Красной Армии. Через несколько дней они торжественно хоронили в братской могиле около тысячи человек, расстрелянных и замученных в белогвардейских застенках. Среди них был и Александр Тарбеев, и его друг Василий Жолобов. Когда была засыпана могила, старый прокатчик с побелевшими висками посадил на ней елочку…
А в юбилейные дни сорокалетия Советской власти трудящиеся города Чусового присвоили одной из улиц имя молодого борца за Советскую власть - Александра Тарбеева.