МЕНЮ
ВЕРСИЯ ДЛЯ СЛАБОВИДЯЩИХ
Есть вопрос?

Год семьи

Astafev100

Календарь событий

Праздники России

kalendar

Новые поступления

3f6a83691b1bbabe3edd60f66d879643


 

Разработано совместно с jtemplate шаблоны Joomla

Отправить в FacebookОтправить в Google BookmarksОтправить в LinkedInОтправить в LivejournalОтправить в OdnoklassnikiОтправить в Vkcom
Родная стихия повесть
(в сокращении)
…Устроить Мадонова на завод Петровичу не стоило большого труда. С мнением его считались и начальники цеха и сам директор завода. Молодые грамотные рабочие на производстве всегда были необходимы. Но у Петровича были и свои расчеты. Рассказывая Мадонову о заводской жизни, он довел парня до того, что тот стал чуть не со слезами молить Петровича похлопотать за него.
Делал это Петрович не для того, чтобы набить себе цену, а из соображений, как он выражался, «высшего порядка». Тяжело и мучительно начинал он сам трудовую жизнь. Сколько обид, унижений, несправедливостей пришлось перенести, прежде чем взял он в руки железную ложку сталевара. Не забывалось это и теперь, сорок лет спустя. Потому и старался Петрович, чтобы заводская молодежь сердцем почувствовала ответственность доверенной ей работы и берегла доброе имя рабочего человека…
Металл становился все жиже. Он уже не всплескивался тяжелыми фонтанами, а слабо волновался, забился мелкими волнами. Мадонов же все поднимал температуру. «Ничего, ничего, не подожгу»,  успокаивал он себя, следя за тем, как сухие волны знойным маревом лижут свод, превращая его в ослепительный, серебристо-белый купол. Кажется, вот-вот расплавятся, потянутся сосульками кирпичи. Нет, этого он не допустит. Какое-то новое чувство, которому нигде не научишься, но которое может перейти от таких умельцев, как Петрович, руководило сейчас Мадоновым. Он знал, что это чувство не обманет его. Он будет стоять, как хозяин, как командир над всей этой раскаленной массой, над огненной стихией, заключенной в огнеупорных стенах…
Из круглого отверстия, пробитого в головке печи, бьет яркий слепящий свет, отчего напряженное лицо Мадонова кажется раскаленным. Он стоит на металлической подвесной решетке широко расставив ноги. В руках у него длинная железная труба, соединенная с толстым шлангом. Он энергично ворочает ею в газовом пролете и, когда она упирается в бугристое кирпичное дно, кричит хриплым от натуги голосом:
 Давай воздух!
Ваня Слезко, который дежурит у воздушной магистрали, мгновенно поворачивает рукоятку. Раздается резкий свистящий звук. Труба в руках Мадонова мелко подрагивает. Он напирает на нее грудью. Целые каскады искр осыпают его суконную куртку, тлеют на полях войлочной шляпы, ударяются в защитные очки…
Лето  самая трудная пора для сталеплавильщиков  началось с сухих, знойных дней. Температура в тени держалась на тридцати градусах. В мартене день и ночь мощные вентиляторы освежали воздух. Широкие раструбы хитроумных охладительных систем торчали в самых жарких местах. Искусственные сквозняки, которые создавались ими, метались в железной тесноте цеха. Но плавильный жар был сильнее всех человеческих ухищрений. Раскаленный воздух зыбился в разобранных пролетах крыши, сквозняки превращались в ожигающие суховеи  голой рукой ни до чего не дотронешься, а сверху, с электрокранов, горячими каплями стекал расплавившийся солидол. Водоноски не успевали наполнять ключевой водой обложенные льдом бачки.
Трудно работать в такое время. Еще труднее в непрерывном чередовании плавок подумать о своем личном  впору добраться до постели и уснуть мертвым сном. А Мадонов наперекор всему нет-нет да и вспомнит карие глаза с прямыми иглами ресниц, вспомнит и задумается…
Сборы были недолгими. И вот уже гулко стучат колеса, мерно раскачивается вагон, а за окном в вечернем тумане плывут решетчатые фермы моста. Мадонов высунул голову, прощаясь с высокими трубами своего цеха, едва видимыми из-за пузатой водокачки. В душе у него было какое-то неопределенное томление. Настроение было такое, что он не знал, то ли надо радоваться, что он едет в отпуск в Москву к сестре, от которой недавно получил письмо с приглашением приезжать, то ли сожалеть, что оторвали от работы в самое интересное время. Да и Валя…
Наутро Мадонов с Михаилом Марковичем поехал на завод. Они прошли чистую красивую проходную, и Мадонов не сразу понял, что они уже на территории завода. Все, что он видел вокруг, никак не вязалось с установившимся представлением о заводе. Они шли по прямой асфальтированной дорожке, а вокруг, как в парке, росли деревья и пестрели цветами огороженные газоны. Только в конце густой липовой аллеи Мадонов увидел первый корпус. Не скрывая восхищения, он сказал:
 У вас тут не завод, а дом отдыха.
Действительно, трудно было поверить, что в этом парке укрылся гигантский завод. Не было слышно обычного грохота, к которому Мадонов привык у себя, не раздавалось даже паровозных гудков, и только деревья шумели густыми вершинами…
Мадонов вступил под крышу цеха с благоговейным чувством. Он шел медленно, как в музее, с интересом рассматривая все, что встречалось на пути. Прежде всего он отметил огромные по сравнению с их старым мартеном размеры сталеплавильного цеха. За плечами тянулся длинный пролет с высокой крышей. Мощные электрокраны, мягко гудя моторами, медленно и важно проплывали над специальными железнодорожными платформами, на которых стояли чугунные изложницы. Воздух был свежий. Жара, которая особенно сильно томит мартеновцев в летнее время, здесь почти не чувствовалась. Слева от себя Мадонов увидел железный мостик, заканчивающийся ступенями, и стал подниматься по нему к печам. Еще ни одного человека не встретилось ему на пути. Казалось, здесь никто не работает.
Около печей Мадонову понравилось еще больше. Рабочая площадка была раз в пять больше, чем у них в мартене, и походила на ровную широченную дорогу. Завалочные машины  Мадонов насчитал их пять  казались в этом огромном пространстве игрушечными и уж, конечно, не могли зацепить хоботом за колонну или печную заслонку. «Вот бы где поработать!»  подумал Мадонов.
Он попросил показать, где находится начальник цеха, и направился к будке, которая стояла в стороне. Не успел он открыть стеклянную дверь, как навстречу поднялся Матвей Иванович. Он громко заговорил:
 Проходи, проходи! Это тот самый уральский сталевар,  сказал он высокому мужчине, у которого глаза, брови и ресницы были настолько густы и черны, что издалека Мадонову показалось, будто он носит дымчатые очки. Мужчина тоже пожал Мадонову руку.
 Это наш начальник цеха Федор Максимович,  представил Матвей Иванович.  А ты почему долго не приходил? Адрес потерял, что ли? Как завод-то нашел?
 У меня здесь родственник оказался.
 Кто такой?  спросил начальник цеха.
 Михаил Маркович. Он у вас бухгалтером работает.
 Мне о вас рассказывал обер-мастер,  сказал Федор Максимови.  Значит, вы у себя уже испытывали метод Егорова?
 Начинали, да не кончили. Егоров и сейчас у нас на заводе. Меня шлаком обварило, и плавки пришлось приостановить. Вот вернусь из отпуска…
 Пойдемте поговорим.
Они пришли в большое, чисто выбеленное помещение с несколькими столами и множеством телефонов. «Это, наверное, у них диспетчерская»,  подумал Мадонов.
— Как вы сейчас себя чувствуете?  спросил начальник цеха и предложил Мадонову стул около большого стола, за который сел сам.
 — Сейчас хорошо.
Федор Максимович поинтересовался, как на Урале подготовлялись первые опытные плавки, на что больше всего обращалось внимания, как ведет себя печь во время дутья.
 У нас волынки много было,  сказал Мадонов.  То одно, то другое. Цех-то ведь старый. Если бы вот такой был!  Мадонов посмотрел сквозь застекленную переборку на широкую печную площадку.
 Значит, понравилось у нас?  спросил Матвей Иванович.
 Еще бы! Если бы у нас так было, я и в отпуск не пошел бы. У нас жара, к печке мне нельзя было подходить. Ожог  болел. А у вас курорт, а не работа.
 Ну, курорт, не курорт, а по возможности стараемся улучшать условия труда. Заметили, наверно, как мы завод озеленили?
 Да, замечательно! Но только больше всего мне сам цех нравится. Очень уж здорово, не то что у нас.
И Мадонов начал рассказывать о своем цехе. Увлекшись, однако, совсем забыл о его недостатках, целиком отдавшись рассказу о новом методе. Постороннему человек рассказ показался бы скучным: плавление, шлак, углерод - все непонятные и трудные слова. Но москвичи слушали Мадонова с большим вниманием.
 Вот, Николай Васильевич, — обратился к Мадонову начальник цеха.  Мы хотим попросить вас поделиться опытом с нашими сталеварами. Вы первый проводили плавку с кислородным дутьем, а мы только начинаем. Хотелось бы с опытом уральцев познакомиться, тем более, что собираемся начать свои опыты.
 А когда они у вас начнутся?
 Примерно через недельку.
 Я бы с радостью, только ведь у меня отпуск к концу идет.
 Ну, об этом не беспокойтесь. Министерство у нас под боком. Попросим, так продлят отпуск.
 Это сделаем, уж будь уверен,  вставил Матвей Иванович.
 Я не против, только вот как получится. У нас ведь неудачи были.  Мадонову не хотелось распространяться обо всех трудностях, которые возникали на старом мартене.
 Вместе будем работать,  успокоил его Матвей Иванович.
 Так я позвоню, чтобы вам выдали пропуск. Хорошо бы, если бы вы приходили каждый день, ну хоть часика на два. Много-то не заставим, мы ведь понимаем, что вам отдыхать надо.
 Да я уже отдохнул.
 Ну вот и отлично!...
Мысль Мадонова работала напряженно и отчетливо. Как только он стал к печи рядом с московским сталеваром Кузьминым, как только он надел толстые рукавицы и спецовку, так сразу тревога и сомнения уступили место новому нарастающему чувству, той душевной приподнятости и дерзкой отваге, которые он постоянно испытывал на море во время шторма. И так же, как тогда, он верил сейчас, что победа будет на стороне людей, борющихся со стихией, на его стороне. Здесь тоже была стихия, но только более сложная и более грозная, обладающая и подвижностью воды, и испепеляющей силой грозового разряда. И он, сталевар Мадонов, должен подчинить эту стихию своей воле.
Вот уже целую неделю он ежедневно приходит сюда, в огромный сталеплавильный цех, мерцающий неугасимыми огнями печей, и работает до самого гудка…
…Вторую неделю на Урале шли дожди. С гор неслись стремительные ручьи, они пересекали городские улицы и, добежав до реки, вливались в нее. Целую неделю не было солнца. Таков был и сегодняшний день, еще утром на вокзале встретивший Мадонова сырым, тягучим туманом…
…Душевной искрой, которую подметил в Мадонове еще старый Петрович, был тот постоянный неистощимый энтузиазм, с каким относился сталевар к своему делу. Никто не слышал, чтобы Мадонов когда-нибудь жаловался на усталость, никто не видел его праздно сидящим в стороне в ожидании, когда придет время брать пробу. Он весь, казалось, вместе с металлом кипел и бурлил, ни на минуту не отходя от печи…
…В каждом деле бывает момент, решающий успех или провал. В работе сталеплавильщиков таким моментом является выпуск стали. Это самый ответственный и самый торжественный момент период плавки. Его можно сравнить с работой хирурга. Пока металл плавится в печи, за ним неусыпно наблюдают, как за тяжелобольным. Измеряется температура, вводятся различные лекарства в виде раскислителей и лигирующих элементов, стоят наготове посуда, инструменты. И вот наступает минута, когда мастер подает команду и первый подручный сталевара, выступающий здесь в роли ассистента хирурга, берет в руки острую стальную пику. Осторожно начинается разделывание выпускного отверстия. Так же, как хирургу, здесь нельзя медлить и нельзя спешить, а нужно все сделать точно и вовремя. И так же, как хирург во вовремя операции следит за состоянием оперируемого, так за состоянием плавки следит сталевар и мастер. И чем сложнее операция, тем более опытному хирургу она поручается. Так и здесь. В критический момент мастер сам надевает рукавицы и, как к больному, наклоняется к выпускному отверстию. И в обоих случаях борьба идет за жизнь! Будет ли человек жить после операции или нет и уйдет ли в большую и долгую жизнь новая сталь или испорченный и забракованный металл снова пойдет в мартеновскую печь на переплавку.
Не случайно поэтому даже такой опытный хирург, как Илья Петрович Пахомов, сваривший на своем веку тысячи плавок, волновался и радовался как школьник всякий раз, как огненная река с шумом взрывалась из выпускного отверстия.
Как же должен был переживать этот момент Мадонов, которого каждая плавка была новым элементом, новой проверкой его неутомимых исканий.
И вот она, награда! Свежая сверкающая сталь. Сейчас она до краев  наполняет ковши, а через месяц уже будет стройными мачтами высоковольтных передач, перекинется через реку огромной фермой моста, встанет прочным каркасом нового здания.
Мадонов замечтался, глядя на пузатый ковш, медленно плывущий вдоль наполненных изложниц.
 Поздравляю, Николай Васильевич, - Волокитин протягивал ему руку.  Четыре часа двадцать минут, и сталь что надо! Сейчас лаборатория сообщила анализ.
Мадонов устало улыбался. Он не думал о том, что это первая в истории цеха плавка, сваренная за такой рекордный срок…
 
Белугин, В. А.
Родная стихия: повесть –
Пермь, 1959.