Есть вопрос?
Русский писатель, Герой Социалистического Труда, лауреат государственных премий СССР и РСФСР, почетный гражданин города Чусового, Пермского края, г. Красноярска, г. Игарки Красноярского края. Член Союза писателей России с 1958 года.
Родился 1 мая 1924 года в селе Овсянка Красноярского края. Отец – Астафьев Петр Павлович (1901 г. р.). Мать – Потылицына Лидия Ильинична (1901 г. р.). Супруга – Корякина Мария Семеновна, участница Великой Отечественной войны, литератор, автор 14 книг, в том числе «Отец», «Пешком с войны», «Липа вековая». Дети: Лида (март 1947 – сентябрь 1947), Ирина (1948–1987), Андрей (1950 г. р.).В 1931 году Лидия Ильинична погибла. Вместе с отцом и его новой семьей в 1935 году Виктор уехал в город Игарку. Начало войны встретил в станке Курейка, где после детдома работал при сельсовете (письмоводителем, конюхом, водовозом). На заработанные за год деньги в августе 1941 года Виктор уехал из Игарки в Красноярск, где поступил в железнодорожную школу ФЗО. После окончания школы ФЗО в 1942 году проработал четыре месяца составителем поездов на станции Базаиха, и отсюда в октябре 1942 года Виктор добровольно ушел в армию. Сперва он был зачислен в 21-й запасной стрелковый полк, располагавшийся под Бердском возле Новосибирска, а затем в 22-й автополк, что стоял в военном городке Новосибирска. Весной 1943 года вместе со всем полком был отправлен на передовую. Рядовой Астафьев воевал на 1-м Украинском фронте в составе 3-го дивизиона 17-й артдивизии 7-го артиллерийского корпуса 92-й Проскуряковской гаубичной артбригады. Был шофером, артразведчиком, связистом. Участвовал в битве на Курской дуге, форсировал Днепр на Букринских плацдармах, где был ранен. За боевые заслуги 25 ноября 1943 года награжден медалью «За отвагу». Зимой 1944 года участвовал в Корсунь-Шевченковской операции по разгрому окруженной вражеской группировки, затем в тяжелых боях весеннего наступления под Каменцем-Подольским. 21 апреля 1944 года награжден орденом Красной Звезды. В Польше, в предгорьях Карпат, у города Дукла 17 сентября 1944 года получил тяжелое ранение, после которого почти восемь месяцев пролежал в госпиталях. Победу рядовой Астафьев встретил в городе Ровно. После госпиталя Виктор был направлен в нестроевую часть для работы в почтовом отделении в селе Станиславчик, близ города Жмеринки Винницкой области. Там он познакомился с Марией Семеновной Корякиной, сержантом почтового отделения. 26 октября 1945 года в этом же селе они вступили в законный брак и, демобилизовавшись, уехали в Чусовой, на родину жены.
Работал дежурным по вокзалу станции Чусовская, кладовщиком, слесарем, плотником в вагоноремонтном цехе, рабочим в горячем литейном цехе. С сентября 1950 по апрель 1951 года – на Чусовском мясокомбинате разнорабочим, мойщиком, вахтером. 1 декабря 1950 года попал на заседание литературного кружка при газете «Чусовской рабочий», на котором бурно обсуждался рассказ И. Т. Реутова «Встреча». Астафьева возмутило неправдоподобное изображение сказочных побед героя-летчика. После этого заседания в маленькой вахтерской комнате колбасного завода в эмоциональном порыве он за одну ночь написал свой первый рассказ «Гражданский человек», который был опубликован в семи номерах газеты «Чусовской рабочий» в 1951 году (25 февраля –13 марта). В том же году В. П. Астафьев становится литературным сотрудником газеты. Работает в газете «Чусовской рабочий» с 1951 по 1955 год. Всего за это время было напечатано 113 публикаций: развернутые статьи-портреты, зарисовки, статьи по проблемам леса и транспорта, фельетоны, рассказы, информационные заметки. Кроме того, он пишет рассказы, многие из которых затем были опубликованы в известных журналах: «Знамя», «Смена», «Наш современник», «Урал», «Молодая гвардия».
В 1953 году в Пермском (Молотовском) издательстве выходит первая книга Астафьева – сборник рассказов «До будущей весны». В 1958 году, после выхода романа «Тают снега», В. П. Астафьева принимают в члены Союза писателей РСФСР. С 1959 по 1961 год он учится на Высших литературных курсах при Литературном институте имени М. Горького в Москве. В чусовской период изданы сборники рассказов для детей «Огоньки» (1955), «Васюткино озеро» (1956), «Теплый дождь» (1958), повести «Перевал» (1960), «Стародуб» (1960), «Звездопад» (1960), сборники «Зорькина песня» (1961), «Солдат и мать» (1961).
В 1962 году Астафьевы переезжают в Пермь, в 1969 году – в Вологду, в 1980 году – в Красноярск. За вклад в развитие современной отечественной литературы В. П. Астафьев был удостоен звания Героя Социалистического Труда (1989), награжден орденом Ленина, тремя орденами Трудового Красного Знамени, двумя орденами Дружбы народов, орденом «За заслуги перед Отечеством» II степени. За свои произведения Виктор Петрович удостаивался государственных премий РСФСР и СССР, а в 1995 году за роман о войне «Прокляты и убиты» стал лауреатом Государственной премии России. В 1989–1991 годах – народный депутат СССР. Был секретарем Союза писателей СССР, вице-президентом ассоциации писателей «Европейский форум». Почетный гражданин городов Игарки, Красноярска, Чусового, Перми. Действительный член Международной академии творчества, почетный профессор Красноярского педагогического университета. В 1999 году награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» II степени.
Не забывал он и своих фронтовых друзей, переписывался, встречался с ними. Не раз ездил на встречи ветеранов 17-й артдивизии. Посещал места сражений: Корсунь-Шевченский, Брусилов, Ахтырку, Богданов-Хмельницкий.
Посмертно в 2009 году В. П. Астафьеву присуждена Литературная премия Александра Солженицына с формулировкой: «Виктору Петровичу АСТАФЬЕВУ – писателю мирового масштаба, бесстрашному солдату литературы, искавшему свет и добро в изувеченных судьбах природы и человека».
Виктор Петрович Астафьев – писатель с мировым именем. Но именно в Чусовом впервые пришло к нему писательское вдохновение, именно здесь вырос и возмужал его талант. Чусовляне помнят и чтят своего земляка. 15 мая 1997 года Виктору Петровичу было присвоено звание почетного гражданина города Чусового. В доме № 76 на улице Партизанской, где писатель прожил многие годы, теперь находится дом-музей Астафьева. В помещении бывшего колбасного цеха (ул. Фрунзе, 38), там, где был написан первый рассказ, открыт Литературный музей В. П. Астафьева. В Чусовом традиционно ежегодно с 2004 года проводятся Малые (детские) Астафьевские чтения, организованы экскурсионные литературные маршруты по астафьевским местам – «Астафьевская линия», открыты памятные знаки, мемориальная доска, сквер литературных героев Астафьева «Васюткино озеро», в библиотеке имени А. С. Пушкина – Астафьевский центр, проводятся творческие встречи с писателями, собираются материалы о жизни и творчестве В. П. Астафьева, М. С. Астафьевой-Корякиной, пополняются книжные фонды.
Помните, люди, о войне…
Тема войны в творчестве В. П. Астафьева
Много в жизни человека бывает трудных минут. Не может сердце писателя фронтовика забыть своих погибших товарищей: «Каждую весну… раздается плач на этом кладбище. И всякий раз, когда я слышал его, этот плач, сердце останавливалось у меня, и думал я: если все женщины земли соберутся на солдатские кладбища, мир содрогнется и падет ниц перед этим горем (рассказ «Вербное воскресенье»).
С 1951 года, с того момента, как был написан первый рассказ о войне «Гражданский человек», у Виктора Петровича возникла неодолимая потребность «писать войной», которая не покидала писателя на протяжении всей его литературной деятельности. Виктор Петрович обращался к теме войны не только в масштабных своих произведениях («Пастух и пастушка», «Звездопад»). Очень ярко эта тема отражена в лирико-философских миниатюрах – «затесях». Писатель убежден, что на войне необходимо, как бы это ни было трудно, оставаться человеком.
Да, война не пощадила никого, но больше всех страдали и погибали совсем юные ребята, едва успевшие окончить школу, с мечтами о своем счастливом будущем, которым не было дано осуществиться. Вот эти молоденькие создания, не успевшие еще пожить на этой земле, налюбоваться ее красотой, встретить любимого человека, были направлены в самое пекло войны. Даже те, кто вернулся из этого ада, долгое время не могли найти себе места в мирной жизни из-за воспоминаний о пережитом. «И все не умолкает во мне война, сотрясая усталую душу… Успокоения хочется, хоть какого-нибудь успокоения. Но нет его даже во сне, и во сне мучаюсь я…»
В 1990-е годы тема войны становится основной в творчестве Виктора Петровича – исчезли идеологические препоны и, не боясь ножниц цензуры, автор смог рассказать обо всем пережитом им на фронте. Выходят в свет роман «Прокляты и убиты», повести «Обертон», «Веселый солдат», «Так хочется жить». Читая книги Астафьева, вы испытываете потрясение, вам становится жалко всех, кого коснулось это горе. Понимаешь, что автор преследовал цель рассказать о войне без прикрас, чтобы мы осознали, насколько война противоречит человеческой природе. В повести «Веселый солдат» Виктор Петрович размышляет:
«…Нечего сказать, мудро устроена жизнь на нашей прекрасной планете, и, кажется, „мудрость“ эта необратима и неизменна: кто-то кого-то все время убивает, ест, топчет, и самое главное – вырастил и утвердил человек убеждение: только так, убивая, поедая, топча друг друга, могут сосуществовать индивидуумы на земле».
В военной прозе В. П. Астафьева мы слышим обращенный ко всем жителям нашей планеты призыв писателя к жизни без войн.
Там, в окопах
Воспоминания солдата
О войне? А что я о ней знаю? Все и ничего.
«Всю правду знает только народ», – сказал военный журналист, честно выполнявший свой долг на фронте и в литературе, Константин Симонов, никогда, кстати, и нигде не настаивавший на том, что главной ударной силой на фронте были военные журналисты, и мне, в личной беседе незадолго до смерти, говоривший даже о «перекосе», случившемся в нашей военной литературе из-за того, что большинство книг о войне написано бывшими журналистами.
Итак, «всю правду знает только народ» – вот, как малая частица этого многотерпеливого, многострадального и героического народа, стану и я вспоминать правду, свою единственную, мной испытанную, мне запомнившуюся, окопную, потому что другой-то я и не знаю.
Воевал я в 17-й артиллерийской ордена Ленина, Суворова, Богдана Хмельницкого, Красного Знамени дивизии прорыва, входившей в состав 7-го артиллерийского корпуса основной ударной силы 1-го Украинского фронта. Корпус был резервом Главного командования.
Сперва нам, солдатам 17-й дивизии, очень глянулось, что мы не просто солдаты, но еще и из резерва Главного командования. Однако скоро перестало нам это дело нравиться. Полки и бригады дивизии при наступлении придавались стрелковым и танковым соединениям, и командиры их зачастую обращались с нами точь-в-точь, как сейчас директора совхозов и председатели колхозов обращаются с техникой и механизаторами, присланными с юга на уборочную в Сибирь: снабжали, кормили и награждали нас в последнюю очередь, бросали вперед на прямую наводку, затыкали нами «дыры» в первую очередь. Командиры стрелковых полков и танковых частей были еще ведь и хозяева в своем «хозяйстве», хитрованы немалые, часто прижимистые, себе на уме и конечно же берегли «свое добро» как умели, и у кого поднимется рука или повернется язык осудить их за это?Случалось, и не раз: займем огневые позиции, выкинем провода и средства наблюдения на наблюдательный пункт, окопаемся, изготовимся отдохнуть, чтоб завтра вступить в бой, как вдруг команда «сниматься» – топать, затем ехать куда-то. На фронт ехали из Калуги ночами, половину машин теряли и потом целый день их разыскивали, плюнув на всякие условности, связанные со словами «военная тайна». Но когда обстрелялись, приобрели опыт, на виду у противника, зачастую по неизвестному или известному лишь командиру дивизиона и начальнику штаба маршруту, в дождь, в снег, в слякоть мчались на новое место затыкать еще одну «дыру» – почти на себе машины и орудия тащили, – и никаких ЧП, никто почти не терялся во тьме, не отставал, ибо отстанешь, потеряешься, считай, пропал: «дыра» она и есть «дыра», там наши погибают, там танки противника стирают в порошок, втаптывают в грязь наши полки и батальоны, – корячиться некогда.
Один раз тащили-тащили на плечах и на горбу полуторку взвода управления со связью, со стереотрубой, бусолью, планшетами и прочим имуществом, и встала машина, не идет: это мы за ночь, то запрыгивая в кузов, то обратно, натаскали полный кузов грязи, перегрузили бедную полуторку. Выбрасывали грязь кто лопатами, кто котелками и касками, кто горстями и к месту сосредоточения бригады успели почти вовремя. Командир дивизиона, недавно умерший в Ленинграде, крутенек нравом до первого ранения был, мог и пинка отвесить, рассказывал: «Толкали, толкали, качали, качали как-то машину, и все, перестала двигаться техника. Выскочил я из кабины с фонариком, ну, думаю, сейчас я вам, разгильдяи, дам разгон! Осветил фонариком, а вы, человек двадцать, облепили кузов машины, оперлись на него, кто по колено, кто по пояс в грязи спите... Я аж застонал. И хоть гонористый был – двадцать шесть лет всего, и такая власть! – уж без гонору давай уговаривать: „Братцы! Ребятки! Просыпайтесь! Отстанем от своей колонны – погибнем...“»
Но пока человек жив, стало быть, главное для него все же – жизнь его. Или я отстал? Мыслю не так и не то? Перекос существует в моем мировосприятии, в том числе и войны?
Да и как ему не быть, «перекосу»-то? В 1944 году я пропустил, забыл свой день рождения. Эка невидаль, скажете вы. Маршалы, генералы забывали, а тут солдат в обмотках! Но учтите: день рождения у меня 1 мая! И исполнилось мне в сорок четвертом двадцать лет! Уж если поют, что «в жизни раз бывает восемнадцать лет», то двадцать тем более никогда больше не повторяются. У меня, во всяком разе, не повторились. И знаете, отчего я забыл-то? Что этому предшествовало? Военное наступление. Тяжелейшее, сумбурное, хаотические бои и стычки с окруженным в районе Каменец-Подольска, Чорткова и Скалы противником. Об этих боях даже в таком, тщательно отредактированном издании, как «История Второй мировой войны», сказано, что она, операция по ликвидации окруженной группировки немцев в районе Чорткова, была не совсем хорошо подготовлена, что «командованием 1-го Украинского фронта не были своевременно вскрыты изменения направления отхода 1-й танковой армии противника», вследствие чего оно, командование фронта, «не приняло соответствующих мер по усилению войск на направлениях готовящихся врагом ударов...»
Представьте себе, что на самом-то деле было в тех местах, где шли бои, аттестованные как «не совсем удачные» или «не очень хорошо подготовленные». Напрягите воображение!
Рассекать окруженную крупную группировку противника была направлена половина и нашей бригады. Вторая половина слила горючее, отдала снаряды, патроны и оружие отправленным в наступление батареям. Поначалу все шло ладно. В солнечный весенний день двигались мы вперед, раза два постреляли куда-то и на другой день достигли деревень Белая и Черная, совершенно не тронутых войною, богатых, веселых, приветливых. Закавалерили артиллеристы-молодцы, на гармошках заиграли, самогоночки добыли. Дивчины в роскошных платках запели, заплясали, закружились в танцах вместе с нашими вояками: «Гоп, мои казаченьки!..», «Ой, на гори тай жинцы жнуть!..», «Распрягайте, хлопцы, конив...» Некоторые уж поторопились, распрягли. Слышим-послышим: немцы Черную заняли и просачиваются в Белую! Это наши войска нажали извне на окруженную группировку противника, она, сокращая зону окружения, отсекла и заключила в кольцо войска, затесавшиеся рассекать ее, в том числе и половину нашей бригады.
Шум, суета, «Всем по коням!» – по машинам, значит. Сунулись в одну сторону — немцы, сунулись в другую — немцы, попробовали прорваться обратно через деревню Черную – оттуда нас встретили крупнокалиберными пулеметами, зажгли несколько машин и тяжко ранили командира нашего дивизиона Митрофана Ивановича Воробьева. Добрый, тихий и мужественный, редкостной самовоспитанности человек этот был единственный на моем фронтовом пути офицер, который не матерился. Может, мне, отменному ругателю, дико повезло, ибо слышал я от бойцов, очень даже бывалых и опытных, что таких офицеров не бывает. Бывает! Всегда и всюду мы ощущали, видели рядом уравновешенного, беловолосого, низенького ростом, Володимирской области уроженца – Митрофана Ивановича Воробьева. Он и на Днепровском плацдарме с нами оказался, в первые же часы и дни после переправы, тогда как некоторых офицеров из нашего дивизиона – да и только ли из нашего? – на левом берегу задержали более «важные и неотложные» дела, и вообще часть их, и немалая, завидев Днепр широкий, сразу разучилась плавать по воде, хоть в размашку, хоть по-собачьи, хоть даже в лодке, и на правый, гибельный, берег не спешила.
Колонна из ста примерно машин смешалась, начала пятиться в деревню Белую и здесь разворачиваться для броска через реку Буг. Тем временем в деревню действительно просочились немецкие автоматчики и взяли в оборот замешкавшихся артиллеристов. Поднялась стрельба, ахнули гранаты, все орудия и машины, упятившиеся в проулки и огороды для того, чтоб развернуться, тут же были подбиты и подожжены, деревня Белая горела уже из края в край. И вот плотно сомкнувшаяся колонна двинулась к мосту, а он уже занят немцами, и мы уже отрезаны и с этой стороны. Но колонна медленно и упорно идет к мосту. «Оружие к бою!» – полетела команда с машина на машину, и мы легли за борта машин с винтовками, карабинами, автоматами; в кузовах открыты ящики с гранатами; на кабины машин выставлены пулеметы, откуда-то даже два станковых взялось.
Приближаемся к мосту, по ту и по другую сторону которого – рукой достать – лежат немцы с пулеметами. Ждут. Каски блестят в сумерках, оружие блестит – и тишина. Ни одного выстрела! Все замерло. Только машины сдержанно работают и идут, идут к мосту. Вот первая машина уже на мосту. Ну, думаем, сейчас начнется! Впустят немцы колонну на мост, зажгут первые и последние машины, и сделается каша... Но у моста немцев было не более роты, неполной, потрепанной в боях, у нас же в каждой машине по двадцать-тридцать человек, и все вооружены, все наизготовке – фашисты нам кашу или «кучу малу» устроят, но ведь и мы их перебьем! Нам более деваться не- куда, нам выход один – прорываться.
Опытный, видать, у немцев командир роты был, умел считать и сдерживать себя – колонна прошла по мосту без единого выстрела. Предполагали, что хвост колонны уж непременно «отрубят», но и тут у немцев хватило ума «не гнаться за дешевизной», – ведь мы за рекой развернем орудия да как влупим по ним прямой наводкой – мясо ж и лохмотья полетят вверх...
Почти стемнело, когда мы остановились на горе, за Бугом, плотной, монолитной колонной. С горы было видно ярко полыхающую деревню, в ней что-то рвалось, брызгало ошметками огня – это горел и рвался боезапас на погибающих машинах, возле которых дрались в окружении и погибали наши расчеты и управленцы.
А в колонне царило взвинченное оживление. Какому-то хохочущему капитану лили в рот из фляжки жидкость и горстями снега терли ему лицо. По машинам пошли фляги. Я пил и удивлялся, что вода нисколь не остужает меня, но во фляге-то оказалась не вода, а самогонка. Я тогда не употреблял еще ничего крепкого, сморился и не помню уж, как металась всю ночь наша колонна по полям и деревням. К утру началась страшная метель, и нас вместе со многими получастями, штабами, госпиталями прихватило и остановило в местечке Оринин, неподалеку от Каменец-Подольска. Середина апреля, трава зеленеет, фиалки, мать-и-мачеха по склонам цветут, яблони и груши цветом набухли, а тут метель, и какая! Хаты до застрех занесло!
Утром донесли: немцы тянутся и тянутся к Оринину, сосредотачиваются для атаки. Мы оставили раненого майора – Митрофана Ивановича, командира нашего – в школе, где временно размещался госпиталь, забитый до потолка ранеными, дали ему две гранаты-лимонки, две обоймы для пистолета, и он сказал нам, виновато потупившимся у дверей: «Идите. Идите... Там, на передовой, вы нужнее...»
Бой шел долгий, кровавый, злобный, неистовый. Патронов и снарядов как у нас, так и у немцев было мало, дело дошло до рукопашных. Сказывали, что в Оринине находится штаб четвертой танковой армии и командующий четвертой – генерал Лелюшенко – будто бы здесь же, что стоит у него самолет наизготовке, но он не бросает свой штаб, но вот роту охраны и танки из своей охраны бросил в бой...
Если это было так, я кланяюсь от имени всех нас, бывших в Оринине под его командой бойцов, и благодарю старейшего нашего военачальника за то, что не бросил он на растерзание ни нас, ни госпитали, ни безоружные штабы. А ведь знал он, знал примеры и иного порядка: бросали не только штабы, но и армии целиком, и не по одной, по три и по пяти даже некоторые горе-генералы наши...
Вот тогда, в те жестокие и кровопролитные весенние бои под Каменец-Подольском и затем под Тернополем, и забыл я о своем дне рождения. И бог с ним! Зато внуки мои имеют возможность отмечать ежегодно именины свои, получать подарки, петь, плясать и радоваться жизни.
Мы достойно вели себя на войне и достойны не только благодарности, но и самой высокой, самой святой правды, мы и весь наш многострадальный, героический русский народ, на века, на все будущие времена прославивший себя и трудом, и ратным делом.
В. П. Астафьев, 1985 год